А ведь вдруг на минуту, случайно, на долю секунды задумалась, ну вот состарюсь, и буду умирать. И что? Что я?
Читала много про Крым, когда он был присоединен к России? Постила свои луки?
И поняла, что добрых дел в своей жизни совершила всего два. ВСЕГО два. Добрых дела.
Одно из них, когда пошла сдавать кровь на тромбоциты одному ребенку детей знакомых знакомых. Ребенку, больному тяжелым заболеванием. Когда стала заполнять графу, и увидела жуткий список того, почему не могу стать донором. Я соответствовала далеко не всем параметрам, но парень забиравший кровь сказал «пойдет, и такой нет». Помочь, к сожалению смогла мало — процедура забора тромбоцитов из крови длительная, несколько часовая. У тебя забирают сначала 50мг крови, прогоняют через аппарат, выбирают тромбоциты, и опять вливают кровь. Процедуру повторяют по-моему раза четыре, может больше. У меня смогли только один раз взять, вены оказалась тонкими, и после первого же вливания, одна из них лопнула. После чего ходила с героиновым синяком под логтем и на меня косились в метро.
А второй случай, наверное, его стоит назвать первым и самым главным в моей жизни- поход в больницу к моему другу.
Нам было 14 лет и мы учились в 9 классе. Лешка был красивым, ярким и обаятельным парнем. С густой и непокорной шевелюрой, играл на гитаре и просто пышил здоровьем. Мы с ним постоянно менялись книгами, он посадил меня на Стругацких и именно от него узнала о существовании многих-многих авторов, которых читала запоем. Лешка был душой компании.
А потом он вдруг исчез, перестал ходить в школу. Сначала ставили воспаление легких, но после полутора месяцев больниц, отправили в детскую онкологию на Каширке с диагнозом "саркома легких".
И мы поехали к нему. Не знаю что со мной случилось, не была в Лешку ни влюблена, хотя весь его третий этаж и соседние боксы так считали включая его маму, не был он мне и лучшим другом, но стала ездить туда, как на работу. Каждую неделю. Иногда по два или три раза. Со мной был наш общий друг Андрюшка, старше нас на 10 лет. Ездили так весь год.
Мы с Андреем ездили посменно, иногда вместе. Иногда вытаскивала с собой ребят, собирала наших общих друзей — но это удавалось редко.
Моя мама сначала меня не пускала, сказала, что я ребенок, и мне "нечего там видеть". Но я просто перестала говорить куда еду и она смирилась.
Может во мне проснулся сильный эгоизм и самолюбие — осознание какой-то жертвенности, желание сделать что-то хорошо и правильно, отчего я стала вроде как умницей. Черт его знает, что мною двигало.
Отпечатались сильнее всего в памяти две вещи.
Почти в самом начале его пребывания на Каширке, когда вошла в общую комнату, не смогла найти его в ней. Я была неделю, может чуть больше, до этого. Тогда он был такой, же как всегда. Меня предупредили, что он начал курс химиотерапии и гормонов. Но предупреждение не помогло.
Так вот, когда вошла - не нашла его глазами. Зрачок бегал по комнате и не мог ни на чем задержаться. Как вдруг зацепился случайно на одном парне. Он был толстым, с хомячьими огромными щеками, лысым, без бровей и ресниц и в язвах на лице.
Это Лешка.
Меня парализовало, и я было рванула к выходу. Но он так обрадовался моему приходу, начал что-то рассказывать, что я не смогла ничего даже произнести. Я стояла, как истукан, а он что-то говорил, говорил. Потом взял за руку и посадил на стул напротив. Я впилась в него, в стул, руками до крови. Я боялась на Лешку поднять глаза. Мне ежесекундно хотелось выпрыгнуть из комнаты захлопнув дверь, спрятаться, не видеть, не верить в это. Еле высидела полчаса, а потом удрала, придумав дурацкий предлог.
А когда вышла из корпуса - рыдала, рыдала, рыдала. Когда пришла домой, ушла в ванну, включила душ, чтобы мама не услышала, и не могла остановить слезы, которых оказалось несметное количество.
Я и сейчас бью по клавишами, и плачу.
Второе, что помню - это запах. Запах в коридоре больницы. Не знаю что это за запах. Может химии. Может каких-то препаратов. Там постоянно ходили дети с капельницами. Но этот запах запомнила, особый, ни с чем несравнимый. В обычных больницах пахнет по-другому.
Со временем, я привыкла к новому Лешке. Помню ему неправильно катетер поставили, и руку хотели ампутировать, заражение пошло. Но спасли. Помню, когда были летние экзамены, а это был мой 9 класс, приходила к нему с учебниками, и просто сидела и читала. А он лежал. У него не было сил держать чашку. У него были разные периоды.
Меня знал весь его этаж. Кто-то подхихикивал, но все любили меня. Даже охранники всегда со мной шутили и были в курсе моих хобби и увлечений, о чем постоянно расспрашивали.
За это время, какие-то дети с этажа ушли навсегда. Кто-то счастливый выпорхнул. А кто-то вернулся с рецидивом.
Ничего в мире страшнее не видела. Когда к тебе подбегает маленькая, обаятельная трехлетняя девчушка, которая начинает болтать с тобой без умолку. Она тебя так обволакивает своей непосредственностью, что ты забываешь где находишься. А когда убегает, тебе напомнит чья-то мать, "живущая" там, что у этой девочки рак крови. И тебе потом плохо всю неделю.
Да что там, эту девочку помню до сих пор. Что с ней?
Лешка выздоровел, вылечился. И выйдя из больницы, мы перестали общаться. Вылечившись от неизлечимой болезни, он стал общаться с другими людьми, новыми.
Андрей назвал это предательством нас с ним. Я тоже обижалась долго. Мы разошлись, и не виделись больше 13 лет. Сейчас никаких обид нет, как и отношений. Есть разные жизни, свои пути. У него все хорошо, он здоров, хорош собой и полон сил. Случаются чудеса. И здесь в этом мире.
И точно знаю, что в этом маленьком чуде замешана чуть-чуть и я. И совсем неважно что мною двигало. Наверное, это мой самый лучший поступок в жизни.
У нас у всех есть друзья, близкие которым бывает плохо, и которым помогают иногда просто хорошие слова. Есть много такого всего вокруг, не где-то там, а рядом — от чего мы закрываем глаза, отматываем ленту вниз, как будто этого нет.
Сколько я могла бы сделать добрых дел.
А этот запах, запах боли, детской боли, мне снится до сих пор.
Его помню, он не оставляет меня никогда.
Journal information