Утренний сон особенный. Медленный, растянутый, осязаемый. На грани яви. Ты проснулся, понял, что выходной, закрываешь глаза и приходят они. Бесы и страхи, про которые ты забыл.
Начинается бомбардировка. Я села на корточки, оперевшись о стену. Голову закрыла, глаза закрыла и начала молиться. Я вообще-то не из тех, кто начинает сначала молиться. Я из тех, кто начинает совершать тысячи порой бесполезных и ненужных движений и суетятся. Но не сидит.
А я села на пол, обвила руками голову и начала молиться. Перед глазами, уж не знаю как это могло быть, глаза же закрыты, вижу - падают снаряды. Знаю, что надо в подвал, надо вниз, а я сижу, а перед моими закрытыми веками где-то далеко падают, падают, падают "Градины". Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, прошу, прошу, прошу. Словно в замедленном действии, как капли дождя через огромное сито, снаряды орошают всё вокруг. Я молюсь, что бы не попало сюда, где сижу. Снаряды мелкой дробью подбираются все ближе и ближе. И совсем они нереальные, гротескные и даже игрушечные. И словно бы даже живые. Руки сжимаются сильнее. Пожалуйста, господи, пожалуйста. Прошу!
А потом почему-то нас ведут в подвалы. Кто и куда, не помню. И почему "нас", тоже неясно. Ощущение было - я не одна, а "нас" много. Но никого не помню и не вижу. Я иду с множеством детей. И все они в артековских футболках. Дети из лагеря "Артек". И ясно это понимаю. Длинная вереница мальчишек и девчонок, разных возрастов, в одинаковых футболках, спускающихся по лестнице. И то ли мы в Крыму, в Артеке, то ли на Донбассе, то то ли в Москве. Понять не могу, но я за них отвечаю. Мы идем без паники, спокойно, словно бы делали это миллион сто тысяч раз. Идем по катакомбам. Катакомбы и все эти бомбоубежища тоже нереальные. Странные помещения - светлые, с мебелью, не такие, как в реальности. А я отвечаю за детей. Прячу их.
Потом меня, словно на перемотке, возвращают в состояние, когда на полу молюсь. Нет артековских детей и подвалов. Лишь я на полу сижу и вижу, что снаряды приближаются ко мне, неминуемо. И очень медленно. Господи, не надо, пожалуйста.
Всё это в утренней дымке расфокуса пробуждения сна. Но мне не страшно. Тревожно, опасливо, но нет обжигающего страха.
Мне раньше часто снились бомбежки, и было очень страшно. Невозможно страшно. Порой я орала на всю квартиру, вскакивала в холодном поту, обнаружив себя, взмокшую, стоящую посередине комнаты ночью. А вчера не было страха. И произошло то, чего никогда до этого не было. Снаряд попал. Я видела как он на меня летит и как попал. Видела закрытыми глазами, растворенная в "пожалуйста, прошу".
И в этот самый момент, мелькнула мысль, что все это сон. Что это сон во сне, что не было со мной никакого Донбасса. Не было ничего. И всё это длинный сон во сне. А я на самом деле та самая бабочка, которой снится, что она император, которому снится, что он бабочка.
Но меня убили.
Journal information